Критики общества изобилия и потребления, на первый взгляд напоминают человека, который, посетив парфюмерный магазин и понюхав самые изысканные ароматы, настолько ими пресытился, что захотел нюхнуть свежего говна.
Но на самом деле, это, скорее всего, не так. Их пугает то, что привычная стратификация общества становится менее грубой и менее заметной. Раньше представители низших классов общества вели полуголодную жизнь и носили всякое тряпьё (мы это можем увидеть даже на не слишком давних фотографиях из США конца XIX — начала ХХ века), теперь же вкусная еда и красивая одежда доступны всем.
Нет, стратификация, включая имущественную, никуда не делась: богатым доступно многое из того, что недоступно бедным, но ситуация изменилась таким образом, что последним это не сильно-то и нужно. Лондонский чав, холонский арс или постсоветский гопник едва ли страдает от невозможности посетить оперный спектакль для высшего общества, билет на который стоит от 200 фунтов и выше, отведать авторское блюдо в невероятно дорогом ресторане или приобрести шмотку, пошитую знаменитым кутюрье в единичном экземпляре: его вполне устраивают попса, массовая мода и «Макдак». И он субъективно почти счастлив (почти — потому что есть и какие-то нематериальные факторы фрустрации, вроде того, что его бортанула девица, отдав предпочтение другому, или власти никак не разрешат свободно курить травку, ну или инспектор полиции выписал штраф за незаконную парковку). Все те блага, на отсутствие которых у низших классов в предвоенные годы, стали общедоступными.
Нет, стратификация, включая имущественную, никуда не делась: богатым доступно многое из того, что недоступно бедным, но ситуация изменилась таким образом, что последним это не сильно-то и нужно. Лондонский чав, холонский арс или постсоветский гопник едва ли страдает от невозможности посетить оперный спектакль для высшего общества, билет на который стоит от 200 фунтов и выше, отведать авторское блюдо в невероятно дорогом ресторане или приобрести шмотку, пошитую знаменитым кутюрье в единичном экземпляре: его вполне устраивают попса, массовая мода и «Макдак». И он субъективно почти счастлив (почти — потому что есть и какие-то нематериальные факторы фрустрации, вроде того, что его бортанула девица, отдав предпочтение другому, или власти никак не разрешат свободно курить травку, ну или инспектор полиции выписал штраф за незаконную парковку). Все те блага, на отсутствие которых у низших классов в предвоенные годы, стали общедоступными.
И вот от этого их плющит и колбасит. Они убеждены, что они должны быть более счастливыми, чем представители нижних классов, а в обществе массового потребления это не так. У всех есть свои ниши, и каждый чувствует себя достаточно комфортно в их пределах. Обычно ругатель такого общества принадлежит к среднему классу и почти не имеет шансов проникнуть в высшие, чтобы удостоиться эксклюзивных форм потребления.
И он с ужасом для себя замечает, что в вопросах этого самого потребления он уравнен с быдлом™. А несмотря на любовь к упоминаниям духовности к месту и не к месту, он наедине с собой мыслит вполне материальными категориями, и эта утрата эксклюзивности вызывает у него скрежет зубовный. И он мечтает от возвращении тех времён, когда возможность есть досыта была не реальностью по умолчанию, а привилегией чистой публики, начиная с эсквайров, одним из которых он числит и себя...
И он с ужасом для себя замечает, что в вопросах этого самого потребления он уравнен с быдлом™. А несмотря на любовь к упоминаниям духовности к месту и не к месту, он наедине с собой мыслит вполне материальными категориями, и эта утрата эксклюзивности вызывает у него скрежет зубовный. И он мечтает от возвращении тех времён, когда возможность есть досыта была не реальностью по умолчанию, а привилегией чистой публики, начиная с эсквайров, одним из которых он числит и себя...
