Ну вот как должны были поступать рыбаки в этих условиях, если у них на плечах есть голова, а не ночной горшок?
В поселке мы познакомились с молодым парнем из рыбнадзора — энтузиастом Севера и его природы. Он рассказал нам, что по закону рыбаки всю семгу должны сдавать государству по десять рублей за килограмм, а если хотят ею полакомиться, покупать в магазине по сто рублей за килограмм. Естественно, этого никто не делает. Работник рыбнадзора признался нам, что выполнения этого идиотского закона он от рыбаков даже и не требует.
Они появились не по приказу Чубайса, а ещё в советские времена. Иного выхода у них не было...
В Уфе (вернее, в городе-спутнике Уфы Черняховске) я особенно ярко увидел плановую экономику в действии. На заводе еще велся монтаж оборудования. Но функционировало и заводоуправление — шел набор и обучение рабочих. И монтажники, и завод получали план по сдаче металлолома. У монтажников металлолом был: обрезки труб, уголков и всего остального, из чего монтировалась технологическая цепочка. А у заводчан еще ничего не работало и, следовательно, ничего не ломалось, даже то, что было уже смонтировано. Но план есть закон! Сначала выведенные в ночную смену рабочие вместо обучения технологии воровали отходы у монтажников. Те сварили железный сарай и стали прятать отходы металла туда, под замок. Тогда стали воровать еще не смонтированные трубы (их резали автогеном), вентиля и т.д., а иногда и снимать уже установленные(то есть, монтажники монтировали, а заводчане параллельно этому демонтировали, и никого не поставили к стенке за вредительство — прим. steissd).
Монтажное управление поставило ночного сторожа. Недалеко от завода шел ремонт трамвайной линии — стали воровать снятые рельсы, ремонтники стали их увозить. Апофеозом всего стала кража 19 новых, подготовленных к установке рельсов, которые заводские рабочие под руководством мастера (члена КПСС, между прочим) уперли ночью и успели разрезать к утру, раньше, чем появились разъяренные трамвайщики. Мастер получил благодарность в приказе за перевыполнение плана по металлолому. Его коллега, честно собиравший на территории куски проволоки, старые скобы и бочки, в том же приказе получил выговор, да еще и подчиненные ему рабочие возмущались его «крохоборством».
Эпизод под катом хорошо иллюстрирует это широко распространённое заблуждение.
Был случай, когда в печи, подготовленной к запуску, мы обнаружили два баллона с кислородом. Оказалось, монтажники, получавшие сдельно, спрятали от другой бригады про запас кислород, чтобы избежать простоя. Печь и находившиеся рядом уже действующие (т.е. принявшие пожароопасное сырье) цеха, не прояви мы бдительности, взлетели бы на воздух, ну, конечно, и мы сами тоже.
Завод взорвёт сам его хозяин — советский народ и управляющее им начальство.
Как-то мы принимали топливный коллектор, систему распределения газа для печей. Дали в него давление воздухом и принялись обмазывать мыльным раствором все сварные швы. Там, где оказывался свищ, мыло пузырилось. Отметив мелом все участки, требовавшие герметизации, подали заявку монтажникам. И вдруг приказ — принять в коллектор топливный газ. Сколько мы ни доказывали нашему начальству, чем чреваты такие фокусы, оно, и без нас понимавшее опасность, приказ не отменило: прибыла комиссия, более страшная, чем взрыв газа.
Приняли газ. Сидим этажом ниже в операторской и гадаем, успеет ли за это время в галерее создаться взрывоопасная концентрация или нет. И слышим громкий хлопок, потом другой. Кинулись наверх. Старший смены опередил всех. Когда я прибежал на галерею, он уже тряс за шиворот какого-то паренька, а тот приговаривал: «Мне велели, мне же велели». Оказалось, что монтажное начальство, не подумав о принятом в коллектор газе, послало парня прибивать пороховым пистолетом, «стреляющим» дюбелями, к бетонной стене электрозаземление.
Забавный газетный ляп прежних времён, вполне на уровне стрелки осциллографа и стремительного домкрата.
Один из пусконаладчиков коллекционировал газетные ляпы по поводу ввода в строй новых предприятий (например, у него был такой: «Главный инженер включил рубильник, и ток, набирая скорость, пошел по проводам»).
Из-за прорыва на заводе монтажники еще не были готовы к пуску, поэтому туда понаехала уйма начальства — ревизовать. Толпа двигалась вдоль заводского «проспекта» (на нефтяных заводах из соображения пожарной безопасности оставляются большие промежутки между цехами), Дод и я следовали в хвосте процессии, чтобы начальство в случае чего могло уточнить у нас какую-нибудь конкретику. Далеко впереди сидела бригада рабочих-монтажников и курила (огнеопасных материалов на заводе еще не было, и все курили где попало). Замминистра, предводительствовавший нами, вдруг остановился и, пересыпая речь отборным матом, обратился к главному инженеру управления: «У тебя, ... мать, ни... не готово к пуску, а люди, ...мать, бездельничают! Сколько идем, а они ... все курят!»
Начальник пошел дальше, а обруганный главный обратился к своему подчиненному, обматерил его и побежал догонять шефа. Было интересно наблюдать, как матерная лавина катилась вниз по иерархической лестнице. Процессия между тем двигалась вперед, и, когда мат докатился до мастера, мы поравнялись с сидящей бригадой. Замминистра вежливо поздоровался с рабочими и прошел мимо, то же сделали и все остальные. Только мастер подошел к рабочим и посетовал, что из-за них он получил втык. Бригадир было встал и предложил остальным кончать перекур, но те послали его подальше и продолжали «перекуривать». Мы с Додом представили себе, что случится, если этот бригадир, подойдя к мастеру, пошлет его по тому же адресу и мат начнет подниматься наверх в той же последовательности, в какой он спускался.
А кто их не играет, тоже бывает на**ён, ибо в СССР по-другому было невозможно.
Шахтные штреки пробивались сменными бригадами. После окончания очередной смены бригадиры этой и следующей смен делали затес на последнем столбе шахтной крепи и расписывались на нем. Рабочие же разбирали последнее звено крепи, тащили столб с затесом назад и устанавливали его снова. Таким образом каждая смена записывала себе какое-то количество метров несделанной работы. Маркшейдеры ломали голову, почему при встречной работе штреки никак не могли состыковаться, ибо расстояние по нарядам оказывалось гораздо больше, чем по чертежу. Молодые даже начинали предполагать, что в результате ошибки штреки разошлись.
При копке котлована оставлялась так называемая «тумбочка» — участок фунта 0.5 х 0.5 м. По высоте этой «тумбочки» и измерялась глубина выработки (помноженная на площадь котлована, эта величина давала нормативные «кубы»). Заступившая смена аккуратно подрывала «тумбочку» предыдущей, подводила носилки и тащила ее в другое место. Верхняя часть убиралась, а высота оставшейся части прибавлялась к высоте выкопанного фунта. При этом почвенные слои на «тумбочке» и стенке котлована продолжали соответствовать друг другу.
На лесоповале уложенный штабель мастер «точковал» — бил по торцам бревен специальным молотком, оставлявшим на них выдавленную цифру. У каждой бригады была своя цифра. Вместо того чтобы пилить и укладывать новый штабель, проще было перебрать один из уже принятых, отпилить тонкие кружки по торцам бревен и снова их «заточковать».
Вероятно, замена коммунистической идеологии на исламский фундаментализм с назначением 50-100 ударов бамбуковой палкой по пяткам употребляющим любое спиртное. Либо протирать всё, что в этом нуждается, метанолом вместо этанола.
Кальки часто выходили блекло, потому что РЭМ (копировальная машина, использовавшаяся в проектных институтах — прим. steissd)требовалось протирать спиртом, но он почти весь уходил не по назначению. Блеклые кальки следовало поднимать, т.е. обводить тушью наиболее слепые места. В безнадежных случаях разражался скандал, РЭМ все-таки протирали спиртом и делали кальки заново.
Согласно определению, инженер — это специалист, занятый инженерной деятельностью. А последняя представляет собой область технической деятельности, включающая в себя целый ряд специализированных областей и дисциплин, направленная на практическое приложение и применение научных, экономических, социальных и практических знаний с целью обращения природных ресурсов на пользу человека. Это определение из Педивикии, но оно, в общем и целом, адекватно отображает суть термина.
Типа, физик Фарадей открыл электромагнитную индюкациюиндукцию, а инженеры, например, конструируют, пользуясь его открытием, генераторы и электромоторы. Или электроизмерительные приборы, которые также используют индукцию в своей работе. Они ничего не открывают, но извлекают максимум возможной пользы из открытий фундаментальной науки. Но у Советской власти по этому поводу были иные соображения...
Люмпенизация инженеров Хотя проектировщики были по уши завалены не касающимися их делами, власть предержащим этого казалось недостаточно, и они непрестанно пытались выдумать новые. И чем дальше время катило в Застой, тем все гуще поступали в институт самые невообразимые разнарядки. Когда по соседству завершалось строительство или капитальный ремонт какого-нибудь дома, инженеров-строителей направляли туда в качестве чернорабочих. Прораб объяснял, что следует сделать, и пропадал до вечера. Большей частью приходилось освобождать здание от гигантских объемов строительного мусора, который рабочие бросали себе под ноги и считали ниже своего достоинства убирать.
Иные помещения были завалены грязью до половины. Здесь вперемешку валялись обляпанные цементом доски с торчащими кривыми гвоздями, битый кирпич, комья ссохшегося бетона, ржавая перекрученная арматура, бутылки, рваное тряпье и просто песок. По темным, неряшливым, остро пахнущим сырой штукатуркой помещениям, где в углах чернели кучи дерьма, бродили проектировщики с совковыми лопатами, сгребая все это и выбрасывая в окна.
Чтобы очистить несколько смежных комнат, бригаде порой требовался целый день. Мусором были завалены даже наружные леса, на которые приходилось выбираться с лопатой и, балансируя на шатких подмостьях, наводить порядок. Внизу группы мужчин с грохотом закидывали мусор в кузова самосвалов. Иную бетонную чушку волокли втроем и, присев и натужившись, пытались перевалить через борт; другие по мере сил тянули сверху; чушка неустойчиво замирала на острие борта и затем решительно рушилась назад, бухая об асфальт и разбрызгивая острые осколки. К вечеру являлся прораб и критически осматривал убранные помещения; старший бригады семенил следом и старался его не сердить. Прораб царственно указывал на недоделки, которые с готовностью исправлялись; наконец всю бригаду отпускали домой.
Иногда министерство, к которому принадлежал институт, затевало собственное строительство; в этом случае походы на стройку достигали масштабов эпидемии и, в сочетании с прочими повинностями, от которых никто не освобождал, окончательно дезорганизовывали проектную жизнь. Подшефный колхоз также нередко затевал строительство очередного коровника, куда направлялись дополнительные бригады мужчин. Некоторые работали на колхозной лесопилке, подкатывая бревна и оттаскивая готовые доски. Самые предприимчивые налаживали отношения с председателем, выполняли срочные работы и получали за них неучтенные деньги. Многие даже возвращались сюда шабашить на целый отпуск и не оставались внакладе.
Для автолюбителей существовал оригинальный вариант ДНД: нацепив красные повязки и вооружившись полосатой палкой, они помогали постовым регулировать движение на перекрестках. Им выдавали удостоверение автоинспектора и броскую табличку с этой же надписью, которую они прикрепляли к зад-нему стеклу своей машины. Милиция считала их союзниками и штрафовала редко.
В летние месяцы, согласно райкомовской разнарядке, по одному-два комсомольца из каждого отдела направлялись вожатыми в пионерские лагеря. На этот случай в каждом институте имелась целая обойма завсегдатаев, рассматривавших привольную лагерную жизнь как дополнительный отпуск. Главным их интересом были взаимные амуры, которые, если судить по неосторожным репликам, иногда затрагивали и наиболее раскованных подопечных (не иногда: практически всегда в пионерлагерях немалая часть пионеров первого отряда (14-16 лет) тараканилась с вожатыми, правда чаще студентами и студентками педерастическихпедагогических вузов, чем молодыми ИТР — прим. steissd). Некоторые, вернувшись, все никак не могли ус-покоиться, тяжело вздыхали и облизывались.
Наиболее сварливых сотрудниц регулярно направляли в суды в качестве народных заседателей, официально представлявших там интересы общественности. Заседания вел судья, а решения принимались совместно этой тройкой. Но поскольку заседатели не имели никакого юридического образования и опыта, то в большинстве случаев тупо поддакивали судье, который, таким образом, оказывался полностью бесконтролен. В самом институте всегда не хватало уборщиц, и некоторые женщины-инженеры в целях подработки соглашались по совместительству убирать помещения своих отделов. Дождавшись окончания рабочего дня, они прятали калькулятор и брались за тряпку, но поскольку при этом чувствовали себя глубоко оскорбленными, особой чистоты от них ожидать не приходилось.
По мере того, как магазины пустели и все больше продуктов приходилось добывать с черного хода, тамошнее начальство отказывалось отоваривать институт, если взамен им не предоставляли сотрудников для погрузки и прочих тяжелых работ. Аналогичным образом действовала институтская столовая, где инженеры, чередуясь, мыли посуду, таскали котлы, выносили мусори т.п.
В 1970 году, когда государство с помпой отмечало столетие со дня рождения Ленина, а дела между тем шли все хуже, у кого-то возникла мысль возродить субботники революционных лет под тем предлогом, что Ленин однажды назвал их школой коммунизма. Это были бесплатные выходы на внеурочную работу по идейным соображениям: история утверждает, что служащие Каланчевского железнодо-рожного депо, осознав опасность разрухи на транспорте, по собственной инициативе отремонтировали несколько паровозов. Их трудовой почин подхватили в разных местах, и даже сам Ленин тащил на уборке Кремля вошедшее в анекдоты бревно. На самом деле субботники являлись весьма неэффективной формой рабского принуждения к труду; они приносили мало пользы и вызывали такое раздражение, что от них вскорости пришлось отказаться.
Теперь этот исторический казус был реанимирован: отныне дни рождения вождя мирового пролетариата (22 апреля) следовало отмечать коммунистическим трудом, т.е. субботником, который организовывался в ближайшую к годовщине субботу. Плановики заранее высчитывали, сколько денег обыкновенно вырабатывает их организация за один день, и эту сумму перечисляли государству в фонд субботника, из которого затем (как писали газеты) финансировалось строительство школ, больниц и прочих социальных радостей. Очень скоро закрепился второй, осенний праздник труда, уже вовсе без всякого оправдания. Время от времени местное руководство добавляло еще субботники от себя.
На практике субботники проводились трояко. Весной сотрудники большей частью выходили на уборку заваленных мусором и прошлогодней листвой газонов, сгребали все это кучами и грузили в самосвалы. Другой вариант касался той же стройки. Но чаще всего субботник оборачивался обыкновенным рабочим днем, только бесплатным. Ответственно относившиеся к своему делу проектировщики нередко даже радовались возможности немного продвинуть горящую работу, от которой их постоянно отрывали; однако большинство дрожало от злости и считало своим долгом вовсе не прикасаться к чертежам. Вообще субботники, составляя ничтожный процент досаждавших инженерам повинностей, почему-то вызывали у них непропорционально сильные эмоции и приносили стране гораздо больше идеологического ущерба, чем материальной выгоды.
Иногда делались попытки загрузить проектировщиков чем-либо уж вовсе неподходящим. К примеру, однажды мужчин хотели принудить кататься в автобусах контролерами и проверять билеты. Когда подобная дикая разнарядка спускалась в отдел, там глухо гудели и наконец разражалась буря. Кто-нибудь самый смелый решительно заявлял, что скорее готов уволиться, а этого делать не станет; другие шумно поддерживали его и даже отправляли депутацию к директору. Тот, кряхтя, ехал в райком объясняться. Когда отказы начинали сыпаться со всех сторон, там наконец приходили к выводу, что перегнули палку, и неудачная инициатива предавалась забвению.
* * *
В результате исполнения всех этих повинностей проектный институт терял около половины своего рабочего времени, и потому вынужден был содержать и оплачивать вдвое больше сотрудников, чем действительно требовалось для дела. Получалось, что государство давало множеству своих граждан бесплатное высшее образование лишь затем, чтоб они грузили в колхозах картошку, дежурили вечерами на улицах и подметали газоны. И чем дальше катилось время, тем все гуще сыпались разнарядки и разнообразнее становились повинности.
Некоторые из них, вроде уборки урожая, еще можно было оправдать крайней необходимостью, авралом, подобно тому как всем миром тушат пожар или отбивают врага. Но люди видели, что на них под благовидными предлогами просто переваливают чужую грязную работу, которую там никто не хочет делать, или за которую государство не желает соответствующим образом платить. Более того, на каждом шагу оказывалось, что работники подшефных организаций, которым они приезжали помогать, сами никогда не работали, а только указывали и проверяли, считая себя местной аристократией, а присланных инженеров — жалкими и бесправными поденщиками.
Особенно обескураживало, что эти грязные, неквалифицированные и даже попросту оскорбительные для всякого образованного человека работы в глазах институтского начальства имели явный приоритет перед основной проектной деятельностью, которой инженерам дозволялось заниматься урывками и требовалось безоговорочно бросать при поступлении очередной разнарядки. Человек мог годами чертить ерунду и раз за разом срывать сроки, и это ему охотно прощали, тогда как малейшее уклонение от грязных повинностей считалось почти политическим преступлением и сурово наказывалось. Проектные коллективы превратились в бригады разнорабочих, коротавшие время за чертежами в ожидании своего настоящего дела. Еще удивительнее, что подобная же участь постигла квалифицированных заводских рабочих, непрестанно отрываемых от станков, и вообще всех, кто занимался в нашем отечестве чем-либо путным.
Нетрудно представить, до какой степени подобная практика расхолаживала людей и вселяла презрение к их основной профессии. Больше других страдала молодежь: поскольку новички мало что умели полезного, начальство без конца гоняло их по колхозам и базам, где они не только не могли усовершенствовать свое мастерство, но даже теряли прежние институтские знания. Некоторые справедливо решали, что если инженерная должность на практике заключается в одних овощных базах, гораздо выгоднее прямо устроиться на эту базу, наживать состояние воровством и свысока распоряжаться своими бывшими коллегами.
Создав уравниловку, советское государство обескровило нижние ярусы общественной пирамиды, занимавшиеся грязными, неблагодарными, но необходимыми обществу делами. И когда там не осталось исполнителей, грязная работа вышла из своих естественных берегов и потекла вверх, размывая и пачкая все следующие яруса, кроме самой макушки. И все, что в этих ярусах еще сохранялось здорового, красивого и полезного, под действием агрессивной донной грязи быстро обращалось в ничтожество. Люмпены, поднявшись наверх, остались теми же люмпенами, лишь добавив к прочим своим недостаткам вульгарное самомнение; но образованные люди и квалифицированные работники, против своей воли втянутые в люмпенский обиход, безнадежно растворялись там, словно жемчуг в уксусе, и сами люмпенизировались.
Именно в застойную эпоху люди, по традиции считавшиеся интеллектуальной элитой нации, научились материться, словно сапожники, не стесняясь женщин, и напиваться водкой до невменяемого состояния. Тогда же из самых недр люмпенской толщи проклюнулось и вызрело общественное убеждение, что трудиться непрестижно, даже стыдно, что работают одни дураки, а умные — те, кто хитростью или даже прямым насилием существует за чужой счет. Отсюда оставался всего один шаг до чисто криминального менталитета, который и не замедлил восторжествовать с началом так называемой Перестройки.
А в том, что интересы дела занимали очень малый процент населения, к тому же, если кто-то из этого процента занудничал и пытался озадачить начальство выполнением служебных обязанностей, то такой человек получал по хлебальнику, чтобы не мешал жить. Деревенские хитрованы, полезшие в послевоенный период наверх толпами, торжествовали, пока не про**али СССР в нуль. Именно их автор не совсем правильно называет люмпенами: всё же в начальство пробились не бывшие попрошайки, проститутки, карманники и сутенёры, а ломанувшаяся в город в ходе индустриализации деревня.
Пытаясь разобраться в абсурдах советской жизни, следует исходить из двух ключевых предпосылок: (1) нежелания начальников утруждать себя чем бы то ни было, и (2) их мелких корыстных интересов. Почти никакое решение не принималось исходя из действительной пользы дела, но так, чтобы не прикладывать рук и при этом урвать крупицу (до смешного маленькую) в свой карман. Чиновники не стеснялись тратить миллионы государственных средств на закупку никому не нужного оборудования за рубежом — только для того, чтобы получить возможность съездить туда в командировку и раздобыть японской магнитофон, калькулятор и несколько платьев жене. Так называемые «рационализаторы» принимали странные, рискованные технические решения в надежде на грошовую премию. Целые институты создавались для удовольствия какого-нибудь министерского сынка, который занимал там директорское кресло; ему выделялись деньги, нанимался штат сотрудников, и никого не волновал вопрос, чем все они, собственно, будут заниматься.
Как я уже отмечал выше, вчерашние люмпены, получив в послереволюционной неразберихе статус советских служащих, прежде всего стремились закрепить его — тем, что со своими женами и домочадцами оседали в столичных конторах на бумажных должностях, нисколько не интересуясь сутью этих должностей, а только теплыми комнатами, чистой одеждой и полным отсутствием физического труда. Они даже были согласны получать посредственную зарплату, лишь бы не возвращаться в свои цеха и коровники. Другой гарантией «интеллигентского» статуса являлось поголовное высшее образование их детей и внуков. Институты ударными темпами клепали кадры для контор, которые все увеличивались в числе, гостеприимно размещая вчерашних выпускников. Эти новые служащие, в свою очередь, посылали толпы уже собственных детей на штурм приемных экзаменов, и так год от году раскручивалась огромная и обременительная для государства спираль, плодящая все новых паразитов и отвлекающая рабочую силу с действительно важных участков.
Но эти так называемые «бумажные должности» — вожделенная мечта все умножавшихся советских паразитов — по своему назначению являлись головным мозгом общества, от правильности и эффективности работы которого напрямую зависит жизнь всего организма. Паразиты не желали понимать, что мягкие стулья и теплые комнаты служили необходимыми условиями квалифицированного управленческого труда; они видели только внешние атрибуты своих должностей и толпами набивались в эти комнаты, но не приносили никакой пользы и даже активно мешали тем редким единицам, которые со-ответствовали своему месту и пытались предпринимать что-то полезное.
Эта напасть, жестко и дальновидно сдерживаемая диктаторами типа Сталина и Мао Цзе Дуна (вспомним его знаменитую «культурную революцию» и «огонь по штабам»), в застойные времена обрушилась не только на управленческие структуры, но и на все мыслимые учреждения, где дозволялось сидеть в тепле и не махать лопатой. В их числе оказались даже научные и творческие организации (в Большой театр, к примеру, налезло несколько тысяч исполнителей, которые выходили на сцену два-три раза в год), и уж тем более проектные институты любых направлений.
[...]
Единожды наплодив паразитов, советская власть оказалась вынуждена кормить их точно так же, как римские императоры во избежание неприятностей откупались от своего плебса хлебом и зрелищами. Правда, можно было вслед за Мао Цзе Дуном замахнуться на «культурную революцию» или на вариант новой ежовщины; но тогда - через малое время — никто не гарантировал безопасность и самих организаторов таких вещей.
[...]
Во-первых, все «бумажные должности» негласно разделили на две категории — важные и не важные для существования страны, точнее, для сохранения в ней власти все той же партийной олигархии. К первым относился главным образом оборонный комплекс и силовые ведомства; сюда паразитов по возможности старались не допускать; однако по мере того, как ослабевала государственная власть, ограничения становились все более формальными. Вторые включали всю остальную жизнь общества — гражданскую промышленность, сельское хозяйство, науку, социальную сферу. Правительство как бы заранее смирилось с неэффективностью здешних организаций, глядя на нее сквозь пальцы и покрывая фактические убытки расширенной продажей нефти за рубеж. В конце концов, одни обыватели проектировали аварийные здания для других обывателей, третьи из-за прилавка хамили четвертым, пятые по больницам и поликлиникам сводили в могилу шестых, но все это ползало и копошилось далеко внизу и лично к правителям и их семьям не имело никакого отношения.
Во-вторых, касательно этих неэффективных учреждений проводилась политика шаткого равновесия между деловой полезностью и социальным спокойствием. Директора и секретари парткомов балансировали между Сциллой невыполнения плана и Харибдой возмущения подопечных паразитов ущемлением своего права на безделье, при необходимости жертвуя первым и категорически не допуская второго. А поскольку с годами эта тенденция все усиливалась, проектные институты стали превращаться в отстойники бесполезных, но — тем не менее — неприкосновенных людишек, незаработанные оклады которых фактически являлись формой государственной оплаты их лояльности существующему строю. Им дозволялось почти ничего не делать в обмен на социальную пассивность и покорность начальству.
Инженер Михаил Глебов пишет о проектных институтах строительной отрасли, но абсолютно то же самое творилось на заводах, в колхозах, школах, больницах, академических НИИ и даже в армии: офицерский корпус постепенно превращался в кодлу хитрованов-самоснабженцев, причём им самим и их потомкам это казалось настолько правильным и естественным, что они даже о временах, когда батяня-комбат занимался бартером с председателями бурятских колхозов, меняя казённое добро на сибирские деликатесы (он пишет, что-де на обмен шло списанное, но кто мешал в тех дальних е**нях списывать годное имущество для бартера, одевая бесправных срочников в рваньё?).
Именно это тотальное воровство и му**чество, а не мифические происки немцев Рокфеллеров и евреев Ротшильдов, привело к тому, что СССР накрылся тем самым половым органом, которым накрылся.
При Брежневе руководство на самом деле стало коллективным, хотя бы потому, что личностей масштаба Сталина или даже Хрущёва, которые могли бы обоснованно претендовать на пост диктатора, управляющего единолично и дающего соратникам лишь право совещательного голоса, наверху не осталось. То есть, Политбюро ЦК КПСС было как бы коллективным царём Советского Союза. Но цари бывают разные — бывают Петры Великие и аналогичные Екатерины, а бывают Шурики-бухарики и Мыколки-воронобойцы...
Регулярно приходили листы «голосований» о материальном обеспечении отправляемых на пенсию государственных деятелей, вдов, детей и других близких родственников умерших высоких персон. Кому какую пенсию назначить, сохранить ли право на «столовую лечебного питания», то есть «авоську», какую поликлинику 4-го Главного управления при Минздраве СССР из трех существующих оставить, какую дачу и в каком поселке предоставлять, сколько дать часов пользования в месяц государственной автомашиной — обсуждалось на уровне политбюро. Бытовые проблемы, которые могли решить завхозы ЦК или Совмина, должны были освятить своими подписями члены высшего ареопага партии. Тем самым мелкие хозяйственные дела превращались в политические рычаги, напоминающие возможным строптивцам и критиканам, кто именно раздает блага и привилегии. Следующий, более низкий слой составляла «номенклатура секретариата ЦК». Таковых было, видимо, десятки тысяч чиновников и управленцев. Голосование об их назначениях, отставках и пенсиях проводили «за повесткой дня» заседаний секретариата секретари ЦК.
С точки зрения почти неограниченной возможности кошмарить США и Европу — да. Но уже к 1979 году среди 18-летних граждан СССР русских было меньше половины (вместе с другими славянами — больше, но схожесть языка не всегда свидетельствует о взаимной доброжелательности, австрийцы и немцы и вовсе на одном и том же языке говорят, но в быту терпеть друг друга не могут). При сохранении тенденции к нашим дням государственным языком страны легко и непринуждённо стал бы узбукский или таджикский, а русские окончательно стали бы нацменьшинством в бывшей Российской империи. В современной России русские составляют около 80 процентов населения, и культурной и/или языковой идентичности государства ничто не угрожает...
Аналитики ЦРУ проанализировали открытые советские статистические данные о снижении рождаемости и росте абсолютной и относительной нищеты славянских народов СССР. Эти процессы сопоставили с бумом рождаемости на фоне небольшого роста относительного благосостояния в мусульманских республиках советской Средней Азии, Поволжья и Кавказа. Записка главного противника КГБ на основании этих данных делала вывод о том, что дальнейшее ослабление главенствующей культурно-организаторской роли великороссов в стране будет прогрессировать, а разъедающий Советское государство национализм — все выше поднимать голову. К сожалению, ЦРУ не ошиблось. Так, в 1979 году среди восемнадцатилетних граждан Советского Союза было 48 процентов русских, 19 — других славян, 13 — мусульман, 19 процентов прочих. Прогноз американских аналитиков на 1990 год полностью подтвердился: число русских в той же демографической группе снизилось на 5 процентов и стало 43, других славян — 18 процентов, то есть на один процент меньше. Зато число мусульман выросло до 20 процентов, число прочих сохранилось на уровне 19 процентов, то есть осталось без изменений. И это только за одно десятилетие!
Эти знания полезны не для того, чтобы ублажать клопов, а чтобы их отпугивать.
Американские ученые провели необычное исследование, задавшись целью выявить склонность постельных клопов к цвету ткани.
О результатах экспериментов исследователи рассказали на страницах журнала Journal of Medical Entomology.
Ученые выстраивали в чашках Петри своеобразные «ночлежки» для паразитов. Каждое подобное прибежище строилось из картона другого цвета. На выбор «домика» клопам отводили десять минут. По ходу эксперимента ученые меняли пол и возраст клопов, сажали в сосуды голодных и сытых паразитов, группы и отдельных особей.
В итоге ученые пришли к выводу, что постельные клопы предпочитают черный и красный цвета. «Сначала мы думали, что привязанность к красному вызвана красным цветом крови, которой клопы питаются. Однако по результатам исследования мы можем сказать, что причина в другом: клопы сами себе кажутся красными, и в убежища соответствующего цвета они бегут, чтобы найти там сородичей», — пояснила один из авторов статьи, Коррэн МакНил.
А вот от зеленого и желтого цвета клопы бежали со всей возможной скоростью. Ученые полагают, что это связано тем, что цвета напоминают ярко освещенные зоны, а постельные клопы, как известно, обожают творить свое кровавое дело исключительно в темноте.
Исследователи особо отметили, что не следует немедленно выбрасывать из дома черные и красные простыни, и срочно закупать простыни желтого и зеленого цвета.
«Выбор цветов сам по себе не поставит заслон на пути паразитов. Только в сочетании с другими средствами борьбы с вредными насекомыми», — пишет МакНил.
В течение первого года жизни подавляющее большинство малышей не умеют ходить, и на прогулку их вывозят в колясках. Но коляска, как и всякое устройство, которое пребывает в движении, может сломаться. Например, от износа разных её деталей — никто не говорит, что она используется впервые, может, она куплена со вторых рук или же малыш унаследовал её от своих старших братьев и сестёр.
Хорошая коляска, как правило, является недешёвым изделием, что делает ремонт колясокцелесообразным — замена вышедших из строя узлов на оригинальные от производителя или же на более дешёвые аналоги, изготовленные другими компаниями, существенно дешевле приобретения нового изделия (к тому же, такое изделие, в отличие от автомобиля используется в течение ограниченного и сравнительно короткого времени — рано или поздно малыш начинает ходить ножками).
В случае поломки коляски и возникновения необходимости её ремонта стоит заглянуть на сайт компании «Мастер колясок» по приведённой несколько выше ссылке. Поинтересоваться видами оказываемых услуг и ценами производимых ремонтов и предлагаемых запчастей с тем, чтобы убедиться в том, что этот сервис — как раз то, что вам нужно для быстрого, успешного и приемлемого по цене решения проблемы.
Которые распространяют скотодр*черы и РЕТА: они заботятся не о здоровье людей, а о том, чтобы перестали убивать скотину для еды (заметим, что эти козлы не требуют истребить тигров, медведей и крокодилов, которые жрут травоядных скотов заживо и без анестезии, их задача — унасекомить человека, их раздражают не страдания животных, а всеобщая сытость). И для этого распространяют ложь о вреде мяса.
