В 2002 году мир увидел Veluwemeer Aqueduct— творение лучших инженеров, связавшее материковую часть Нидерландов и рукотворный остров Флеволанд.



Обсуждались самые разные идеи, в том числе подводный тоннель и обычный мост, но проекты были бы очень дорогостоящими, да и времени на их постройку понадобилось бы в разы больше. Идея заключалась в том, чтобы и наземный, и водный транспорт могли двигаться беспрерывно, без пробок, паромов и задержек.



Поразительное решение — водный мост — было воплощено в жизнь. Про пешеходов тоже не забыли — для них оставлены специально оборудованные тротуары по бокам трассы.
Сегодня по мосту глубиной в 3 метра проезжают 28,000 автомобилей в день, а лодки спокойно пересекают водную гладь над мостом.

Источник.

Сидят, значит, Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович в пещере, выпивают. Тут прилетает Змей Горыныч и говорит:
— Мужики, можно я тут посижу?
— Пошел на фиг!
Змей улетел. На улице дождик капать начинает. Змей опять:
— Ну мужики, можно я тут посижу?
— Пошел на фиг!
Опять Змей улетел. А на улице уже молнии, град. Змей:
— Ну мужики, там дождь, молнии… Можно я тут в уголке посижу?
— Пошел на фиг!
— Да ладно, тебе жалко, что ли? Пусть посидит. Сиди!
Змей уполз в уголок, сидит, шепчет:
— Пошел на фиг, пошел на фиг… Может я живу здесь!

***

— Слушай, а пельмени-то вкусные!
— Ну да, вкусные. Но вообще-то люди в кино с попкорном ходят…

***

Учения. Летит самолет с десантниками, подходит время десантирования. На выпуске:
— Сидоров пошёл!
— Я три раза прыгал и ни разу парашют не открывался!
Вытолкнули.
А в этот момент проходит собрание в колхозе.
Председатель:
— Да сколько, товарищи, это будет продолжаться?! Коровы не доены, доярки все в декрете, трактористы вечно пьяные…
Страшный удар по крыше.
Председатель (упавшим голосом): Да и десантник этот достал уже…

***

Если в Амстердаме рядом с проезжающими велосипедистами крикнуть по-русски «Слезай, это мой велик!» — несколько человек бросят велосипеды и убегут.

***

— Вчера ходила по магазинам.
— Шопинг?
— С такой зарплатой — зыринг!

***

— Мам, купи собачку!
— Нет!
— Ну пожалуйста, купи!
— Я же сказала, нет! Продай ее кому-нибудь другому!

***

Помню, в детстве я так смеялся, когда волк в «Ну, погоди!» сам себя фотографировал. Это было так странно!
Но кто же мог подумать…

***

— Составляю график отпусков, тебе месяц на какую букву?
— На «И».
— Хорошо, в Инваре пойдешь.

***

Удивительное дело: 4 дня не брился, а куртка уже сидит как ворованная.

***

Странная у меня работа. Спрашивают как с умного, платят как дебилу.

Источник.

Некоторые историки английские успехи на море связывают с именем адмирала Роберта Блейка, который изгнал из флота взяточников и казнокрадов.

Источник.

Один шестиклассник для проекта по истории решил почитать о гибели USS Indianapolis. Это такой довольно известный крейсер, который вёз уран для бомбы «Малыш», сброшенной на Хиросиму, и был потоплен японской подлодкой на обратном пути.

Об этом еще в фильме «Челюсти» рассказывали в той связи, что из 880 оказавшихся в воде моряков пять дней пережили только 320. Это был единственный случай в истории Второй мировой, когда ВМФ США осудил капитана за потерю боевого корабля. Мол, надо было зигзагом идти противолодочным, а капитан пёр напрямик.

Так вот, шестиклассник с присущим детям обостренным чувством справедливости, заинтересовался — а действительно ли виноват капитан. Опросил 150 человек, которые были на корабле (в 1996 году самому молодому из них было 70 лет), прочитал сотни документов и как положено молодому американцу, написал в Конгресс. Мол, так и так, капитан на мой шестикласснический взгляд не виноват в потере корабля.

Конгресс собрался (!), рассмотрел дело (!!), опросил свидетелей, в том числе командира той японской лодки (!!!) и в 2000 году оправдал капитана. Оказывается, строгого приказа ходить зигзагом у капитана не было, в условиях сильной качки противолодочные маневры были опасны, да и японец подтвердил, что маневр бы не помог — крейсер был обречен.

Вот такая история. Без хэппи–енда, правда, потому что капитан ещё в 1968 году застрелился. Его нашли на лужайке у дома. В одной руке он держал служебный флотский пистолет, а во второй — маленькую фигурку военного моряка.

Источник.

Ранним утром двадцать четвёртого сентября 1877 года закончилась эпоха самураев. Закончилась романтично, в чём–то трагически и по–своему красиво. Большая часть читателей, наверное, даже представляет, о чём речь: под грустную музыку Ханса Циммера молодые идеалисты в смешных средневековых японских доспехах вместе с Томом Крузом умирали под градом пуль из пулемётов Гатлинга. Эти голливудские самураи пытались ухватиться за своё славное прошлое, которое состояло из поклонения господину, медитаций перед мечом и сохранения чистоты своей священной страны от грязных белых варваров. Зритель выжимал слезу и сопереживал благородному и мудрому Кэну Ватанабе.

А теперь давайте посмотрим, как всё было по–настоящему. Было не менее красиво, грустно, но всё–таки немного иначе, нежели в «Последнем Самурае».

Кратко о том, через что пришлось пройти Японии за триста лет до той памятной даты.

Гражданская война между кучей даймё, оставшаяся в памяти потомков как «сингоку дзидай», оставила нам в наследство не только слово для названия ордена джедаев, но и в долгосрочной перспективе режим сёгуната Токугава. Около двухсот пятидесяти лет сёгуны из рода Токугава управляли Японией, предварительно изолировав её от внешнего мира. Два с половиной века изоляции дали Японии потрясающую возможность сохранить средневековый уклад жизни в то время, как в Европе Россия строила Санкт–Петербург и громила Шведскую Империю, Тринадцать Колоний воевали с Британией за независимость, в Париже на кирпичики разбирали Бастилию, а Наполеон наблюдал за гибнущей гвардией под Ватерлоо. Япония оставалась в тёплом и уютном шестнадцатом веке, где ей было крайне комфортно.

Из уютной изоляции Японию силой вытащили в середине девятнадцатого века. Американцы, англичане, русские, французы – всем резко стала интересна Азия. Священная Империя в мгновение ока оказалась посреди большого, агрессивного и чужого ей мира. Мира, который технически опережал Японию лет эдак на двести.

Виновный в сложившейся ситуации был найден быстро. Во всех грехах был обвинён сёгунат Токугава, который не сумел защитить свою страну от белых варваров. В стране сложился влиятельный оппозиционный фронт в доменах Чосю и Сацума, который свои задачи выразил в коротком лозунге: «сонно дзёи». Или «восстановим Императора, изгоним варваров».

Да, император в Японии был, просто реальной власти не имел, за него правили сёгуны. Эта оппозиция сёгунату изначально не находила в себе сил на большее, чем партизанская война и террористические акты по отношению к неугодным слугам сёгуна и европейцам. Перелом перешёл чуть позже.

Молодой человек по имени Ито Хиробуми, революционер–идеалист, уже успевший засветиться при деятельном участии в поджоге посольства Британии в Эдо, был нанят правителем княжества Чосю для тайной операции. Вместе с четырьмя молодыми людьми их втайне вывезли в Китай, где они в качестве матросов нанялись на британский корабль. Их целью было попасть в логово врага – Лондон – и собрать информацию о своём противнике.

Увиденного в Великобритании Ито Хиробуми хватило, чтобы всё представление о мире молодого японца перевернулось с ног на голову. Он поспешно вернулся к себе на родину, где решил приложить все усилия для модернизации отсталой страны и скорейшем её введении в клуб мировых держав.

Про Ито Хиробуми следует рассказывать в рамках отдельной статьи. Это человек, который фактически создал Японскую Империю. Создал конституцию, стал первым премьер–министром страны, при нём Япония оккупировала Корею, разбила Россию в войне 1905 года… Но пока страной всё ещё правит слабеющий сёгун, которому противостоит движение «сонно дзёи». К этому моменту, правда, от этого лозунга уже отвалилась вторая часть: стало ясно, что война с белыми захватчиками станет концом Японии. Задачей стало восстановить императорскую власть.

Задача была выполнена в 1868 году. Ито Хиробуми, Сайго Такамори, Ямагата Аритомо, Окубо Тосимичи и другие бывшие радикалы–революционеры вместе с армией лояльных императору сил захватили императорский дворец, а затем сумели добить верные сёгуну силы. Двести пятьдесят лет эпохи Токугава закончились.

Император Мэйдзи сформировал новое правительство, в которое вошли герои революции. Япония начала немедленно навёрстывать упущенное за двести пятьдесят лет.

Конечно, новая жизнь невозможна без реформ. Японцы с фанатизмом отказывались от всего, что казалось им устаревшим и не соответствующим новому времени. Одна из таких реформ коснулась армии. Самураи и феодалы уходили в прошлое, на их место должна была прийти современно оснащённая профессиональная армия, как и повсюду в мире. И если с современным оснащением проблем не было (Америка, Германия, Франция и Россия с удовольствием продавали японцам огнестрельное оружие и артиллерию), то с реформой всей системы возникли сложности. Чтобы не углубляться в тонкости: военная система Японии крайне мало чем отличалась от средневековой европейской системы. Был верховный правитель, были феодалы–даймё, были личные дружины воинов буси–самураев. В девятнадцатом веке этот подход уже лет триста как изжил свою эффективность. Даймё беднели и теряли земли, самураи беднели вслед за ними.

Было также и одно но. На протяжении почти всей своей истории японцы воевали достаточно много и, в основном, друг с другом. После того, как в начале XVII века Япония была объединена под рукой Токугавы, в стране воцарился мир и покой. К девятнадцатому веку воинское сословие Японии не воевало уже несколько поколений. Самураи превратились в реликт уходящей эпохи, это были избалованные своими привилегиями спесивые господа, занимающиеся стихотворчеством, беседами в ночных садах и чаепитиями. Ну представьте себе армию страны, которая не воевала два с половиной столетия. Оригинальное зрелище, не так ли?

Но готовящуюся отмену своих привилегий и реформу всей политической жизни страны самураи восприняли болезненно. Они всё ещё воспринимали себя хранителями истинного воинского духа и традиций Японии. Сайго Такамори, герой революции, искал способ доказать необходимость сохранения древней системы. Новое правительство, в которое входили выше упомянутые революционеры вместе с Сайго, рассматривало возможность войны с Кореей и её аннексии. Дряхлый Китай, разорённый двумя опиумными войнами и разъедаемый со всех сторон европейцами, уже не мог защитить своего старинного союзника, и Сайго Такамори требовал воспользоваться ситуацией. Ито Хиробуми был категорически против: Японии нужен мир, а экспансией займёмся после. В конце концов, партию мира поддержал и сам император. Сайго плюнул, собрал пожитки и уехал из столицы к себе на родину, в княжество Сацума. Там он забросил политику, копался у себя на огороде, гулял, охотился и писал стихи.

«С древних времён несчастная судьба была обычной платой за земную славу,
Куда как лучше к хижине своей брести сквозь лес, неся мотыгу на плече своём».

Но вскоре в Сацуму стали стекаться и другие недовольные самураи, в основном крайне юного возраста. Сайго Такамори всё ещё оставался героем и примером для подражания. Бывший военный решил помочь молодёжи найти своё место в жизни и открыл несколько академий для них, где юноши изучали науки, в том числе и военные. Были открыты пехотные и артиллерийские училища, Сайго охотно покупал оружие для своих подопечных.

Конечно, это всё выглядело подозрительно. Неизвестно доподлинно, готовил ли Сайго открытый бунт. Лично я склонен в этом сомневаться, в правительстве же считали иначе. Вскоре студенты приволокли к Сайго «шпиона», который после пыток рассказал, что был прислан сюда собирать информацию, а затем убить Сайго Такамори. Признания после пыток дали студентам моральное оправдание для ответных действий. Вскоре они, узнав о планах правительства перевезти оружие со складов Сайго Такамори в Осаку, решили этому воспрепятствовать и втайне выкрали из арсеналов ружья и пушки. Без ведома Сайго Такамори.

В это время тот был в лесу на охоте. Вернувшись и узнав о том, что произошло, Сайго вышел из себя. Случившееся было открытым мятежом. Делать было нечего. Сайго не мог бросить своих подопечных на произвол судьбы. С тяжёлым сердцем он объявил мобилизацию лояльных ему сил, дав понять, что не собирается выступать против власти императора. Его бывшие соратники, которые занимаются дискриминацией верно служивших ему подданных – вот его истинные враги.

Первая же битва стала для Сайго серьёзным испытанием. Они осадили замок Кумамото, рассчитывая на лёгкую победу, но, к удивлению Сайго, гарнизон замка отражал одну атаку за другой, хотя состоял из призывников, добровольцев, купцов и крестьян. Конечно, немалую роль сыграл и сам замок – хоть ему и было три сотни лет, но он всё ещё оставался грозной и неприступной крепостью, недостижимой для лёгкой артиллерии Сайго Такамори.

Осада затянулась, на помощь к защитникам подошла имперская армия. Войска Такамори были разбиты, после чего тот стал отступать обратно в Сацуму. Это отступление было долгим и кровавым. Припасы, снаряжение, оружие – всего этого не хватало. Некоторые восставшие самураи вооружались мечами и уходили в леса, чтобы партизанить. Сайго Такамори и около пяти сотен его оставшихся сторонников шли навстречу собственной смерти.

Лебединой песней самураев стала битва при Сирояме. Пять сотен вооружённых как попало и чем попало идеалистов–самураев попали в окружение имперской армии, которой командовал старинный друг Сайго – Ямагато Аритомо. Тридцать тысяч профессиональных военных основательно подготовились, чтобы атаковать противника, уступающего им в численности в шестьдесят раз. Ямагато попытался уговорить Сайго решить дело миром, но последний самурай не ответил на письмо своего друга.

Ранним утром двадцать четвёртого сентября 1877 года закончилась эпоха самураев. Закончилась романтично, в чём–то трагически и по–своему красиво. Да, самураи были вооружены мечами, когда бросились на ружья и артиллерию в самоубийственной атаке. Но дело здесь было не в принципиальном отказе от нового оружия – просто боеприпасов у них не осталось. Сайго мог сохранить жизнь и сдаться – но разве это выход для самурая? Его смерть мгновенно обросла легендами, мол, пробитый пулей воин встал на колени, повернулся в сторону Киото и вспорол себе живот.

Сайго Такамори не собирался вставать на пути прогресса и модернизации. Он был достаточно умён, чтобы понять всю бессмысленность этого. Последний самурай стал жертвой обстоятельств, а позднее – национальным героем, которого официально помиловал император. Япония вступила в совсем новую эпоху.

Источник.

Предприниматель Брэдли Шарве нашел оригинальный способ избежать нарушения законов Швейцарии, согласно которым в стране запрещено совмещать общественное питание с оказанием сексуальных услуг.

Он планирует приобрести высокотехнологичных секс-кукол стоимостью от 1.8 тысячи до 3 тысяч долларов, которые по желанию клиентов кафе будут заниматься с ними оральным сексом, сообщает Daily Meal.

Власти пока не одобрили идею Шарве, но он продолжает излучать оптимизм и не меняет планы по открытию сексуального кафе к концу года. Как сообщает издание, один напиток в заведении Cafe Fellatioобойдется клиенту примерно в 60 швейцарских франков (61 доллар).

Ранее СМИ сообщали, что производитель секс-кукол ReadDollразрабатывает модель с искусственным интеллектом, которая должна поступить в продажу в 2017 году. Сообщалось, что модель будет стоить не менее 10 тысяч долларов.



Источник.

Всего сто лет назад между детством со сказками о добрых феях и взрослой жизнью была довольно четкая граница. Тинейджерская культура возникла в США в XX веке, чтобы помочь детям (и их родителям) на самых сложных этапах взросления. Теперь взрослеть стали и рано, и поздно одновременно: американская молодежь учится иногда до 30 лет, а аборты без согласия родителей может делать уже с 14. В новом выпуске совместной рубрики с пабликом Newочем T&P публикуют перевод эссе Полы Фасс о том, как в Америке создавали концепцию юности, которая стала мостом между детьми и взрослыми, и как новая реальность вытеснила ее.

Юность как идея и опыт выросла из более общей переоценки детства как идеала во всем западном мире. В последние десятилетия XIX века определяющей характеристикой страны было то, как в ней относятся к детям. Как заметила в своем втором годовом отчете Джулия Лэтроп, первый директор Детского бюро Соединенных Штатов (первого и единственного агентства, которое занимается исключительно вопросом благополучия детей), детское благосостояние «демонстрирует общественный дух и демократичность сообщества».

Прогрессивные общества заботились о детях, делая упор на игру и обучение; ожидалось, что родители будут охранять и защищать невинность своих детей, ограждая их от платного труда и неправильных знаний; тогда здоровье, защита и образование стали основополагающими принципами детской жизни. Эти институциональные изменения сопровождала новая детская литература, которая возвышала фантазию детей и жила по их особым правилам. Истории Беатрикс Поттер, Л. Фрэнка Баума и Льюиса Кэрролла отдавали должное стране чудес детства через пасторальные картинки и страны Оз.

Соединенные Штаты пошли дальше. Вдобавок к общепринятым рамкам детства от рождения до 12 лет — периоду, когда зависимость ребенка от родителей большинство считало естественной — американцы раздвинули границы детства как демократической идеи так, чтобы под покровительством оказались и подростковые годы. Причин для появления «юности» было множество. Пока экономика США росла, она опиралась на непростое население иммигрантов, чья молодежь — в качестве рабочих и граждан — была потенциальным источником проблем. Чтобы защитить молодых иммигрантов от унизительной работы, а общество — от проблем, которые они могли создавать, шатаясь по улице без дела, их укрыли спасительным зонтиком юности, чтобы продлить период их социализации как детей еще на несколько лет. Концепция юности также сподвигла американцев создать учреждения, которые могли бы направлять молодых людей в течение этого позднего периода детства; таким образом, юность стала устойчивой категорией.

Появление концепции юности позволило американским родителям, особенно из среднего класса, предсказывать этапы взросления своих детей. Но юность скоро стала нормой развития, применимой ко всей молодежи: из-за того, что она связывала детство и взрослую жизнь, у молодых американцев появился организованный способ подготовиться к браку и работе. В XXI веке эта связь уже провисает с обеих сторон, так как невинность детства стало сложнее защитить, а взрослая жизнь все дальше откладывается. Хотя когда-то юность помогала выразить многое из того, что относится к подростковому возрасту, этот способ больше не помогает понять, что происходит с молодежью, и не дает схемы, по которой можно предсказать, как они будут взрослеть.

В 1904 году психолог Грэнвилл Стэнли Холл написал два тома физиологических, психологических и бихевиористских описаний термина «юность», которые были вроде бы «научными». Эти труды стали краеугольным камнем в большинстве дискуссий о юности на несколько последующих десятилетий. Как вспышка перед взрослением, пубертат во всех культурах считается переломным моментом, так как демонстрирует новую силу в теле человека и появление у него сексуальной энергии. Но в США это явление стало основой для тщательной и последовательной интеллектуальной рефлексии, что привело к созданию новых учреждений, которые бы дали определение юности. Хотя в физическом плане пубертат часто ассоциируется с ритуалом, ничто в половом созревании не требует особых культурных практик, которыми в течение века обросло это явление в США. Как утверждала антрополог Маргарет Мид в 1920-х, американская юность была продуктом определенных стремлений американского общества.

Вместо того чтобы просто рассматривать ее как переломный момент, который ведет к сексуальной зрелости и означает, что человек повзрослел, Холл считает юность критическим этапом развития со множеством собственных особых атрибутов. Дороти Росс, биограф Холла, пишет, что он черпал вдохновение из более ранних романтических представлений о юности, когда изображал молодых людей духовными и мечтательными, а также полными несфокусированной энергии. Холл верил, что юность отражает критический этап в истории человеческого развития, через который предки человека прошли, развивая свои возможности. Таким образом, он придал юности крайне важный статус, раз уж она объединяла индивидуальный жизненный путь с большими эволюционными целями: одновременно и личная перемена, и выражение истории человечества, юность стала фундаментальным опытом. Она уже была не коротким переулком, а шоссе со множеством преобразований.

Книга Холла послужила интеллектуальным обоснованием для двух самых важных учреждений, созданных американцами для молодежи: суда по делам несовершеннолетних и демократичной частной школы.

Холл сделал период юношеских преобразований таким же важным, как детство, но выяснилось также, что молодые люди вызывают больше проблем, чем дети помладше, а их потенциальные шалости опаснее. Джейн Аддамс, реформатор, искренне заинтересованная темой молодежи (особенно иммигрантской), в книге «Дух молодости на городских улицах» (1909), заметила, что «страстная потребность молодежи» заключается в том, чтобы «жизнь дала им много эмоциональных переживаний», и многих «эти переживания деморализуют и приведут к нарушению закона». Суд по делам несовершеннолетних, который Аддамс помогла создать, должен был ответить на эти опасности и направить бьющую ключом энергию молодежи на более позитивные цели. Рассматривая молодых людей как податливых, но в то же время активных, суд по делам несовершеннолетних обращал особое внимание на личностный рост и социализацию, чтобы превратить потенциальных правонарушителей в хороших, надежных граждан.

Реформаторы вроде Аддамс, в ярости от того, как на их глазах труд детей использовали в промышленном производстве, обратились к суду, чтобы перенаправить энергию молодежи. Их беспокоило, что несчастные молодые рабочие могут найти альтернативы своей нудной работе. Так, например, Аддамс обнаружила «группу девочек в возрасте от 12 до 17… которых старшие по возрасту женщины научили вскрывать кассы в маленьких магазинах, совершать карманные кражи, красть платки, меха, кошельки, а также мелкие товары со стоек в универмагах». Городские активисты, обеспокоенные тем, что проблемы, связанные с иммиграцией, и быстрый рост городов приведут и к эксплуатации детского труда, и к подростковой преступности, надеялись, что суд по делам несовершеннолетних защитит и направит молодежь, которая казалась брошенной на произвол судьбы. Так как молодые люди были не совсем взрослыми, их считали достаточно податливыми, чтобы они могли исправиться и/или обучиться, улучшив таким образом собственные перспективы и поддержав потенциал США.

Этот дух возможностей был ключевым при учреждении суда по делам несовершеннолетних, одного из самых долговечных достижений Аддамс. Этот суд защищал малолетних правонарушителей от полной силы взрослых законов и уголовной ответственности; к тому же их дела были засекречены, чтобы не запятнать их будущее. Явно патерналистский по замыслу, суд стремился приучить юных правонарушителей к личной ответственности. Так как защита детства распространялась и на молодых людей, суд рассматривал большое количество различных проступков — таких, как курение и сексуальная активность,— в то же время вписывая отложенное взросление молодых людей в социальную картину.

Вместе с социальными реформаторами были и педагоги. Подхватив знамя юности, педагоги переосмыслили американскую общественную старшую школу как учреждение, которое может удовлетворить нужды иммигрантов и других американцев, поддерживая демократические идеи в меняющемся мире. Многих реформаторов образования вдохновлял Джон Дьюи, который надеялся укрепить демократию, используя потенциал молодых людей в их собственном обучении. С этой целью американскую старшую школу превратили в институт социализации для молодежи.

В масштабе гораздо большем, чем суд по делам несовершеннолетних, общественно финансируемая общеобразовательная школа стала, возможно, самым истинно американским изобретением XX века. Как демократическое учреждение для всех, а не только для немногих избранных, ранее посещавших академии, она подразумевала взгляд на юность как на важный период личного развития, в конечном счете определив этот период жизни для большинства американцев. Создав ее, педагоги открыли возможности для образования и надзора над непокорными молодыми людьми в среде настолько же социальной, насколько и воспитательной. Как Элберт Фретвелл, влиятельный педагог-реформатор, написал в 1931 году о росте внеучебной активности, ключевой для нового образа американского среднего образования: «Нужна радостная, страстная, активная, позитивная, творческая деятельность, вера в силу и победу истины».



Чтобы дать все необходимое настолько разным ученикам — в основном из разных потоков иммиграции вперемешку, — американские школы быстро превратились из места, где обучали алгебре и латыни (основы образования в США XX века и большинстве западных стран), в учреждения, где молодые люди могли приобрести профессионально-технические и деловые навыки, присоединиться к спортивным командам, музыкальным студиям, языковым клубам и кулинарным курсам. В книге «Внеклассные занятия в старшей школе» (1925) Чарльз Р. Фостер заключил: «Вместо того чтобы, как в прежние годы, хмуриться в ответ на желание молодежи действовать по собственной инициативе, мы поняли, что только на этих порывах может основываться здоровое развитие… Школьную демократию следует оживить духом сотрудничества, духом свободной совместной работы на общее благо». Реформаторы школы решили использовать «дух сотрудничества» групп ровесников и разнообразные интересы и энергию каждого ученика, чтобы создать американскую общеобразовательную среднюю школу образца XX века.

Педагоги широко распахнули двери старших школ, чтобы удержать там учеников как можно дольше. Стремясь заинтересовать иммигрантскую молодежь, городские школы скорректировали как учебную программу, так и социальное окружение. Так как иммигрантам второго поколения нужно было научиться новому отношению к жизни, удержать их в школе дольше было одной из главных задач обновленного среднего образования. Результат превзошел все ожидания. В начале 1930-х половина всей американской молодежи от 14 до 17 лет посещала школу; к 1940 году показатель достиг 79%: потрясающие цифры по сравнению с однозначными числами посещений в более элитных академических учреждениях во всем остальном западном мире.

Школы собрали молодых людей вместе в мире юности, чтобы оттенить их происхождение и подчеркнуть, что они были одной возрастной группой, все более известной как тинейджеры. Именно в школах США подростки обрели дом. И хотя дополнительные годы школьного обучения продолжали и период их зависимости, там же молодые люди создавали свою собственную культуру. Хотя ее содержание — стили в одежде, способы проведения досуга и жаргон — менялись со временем, общая культура тинейджеров предоставила базовый словарь понятий, которые узнавали молодые люди отовсюду и с которыми они могли себя ассоциировать. Джаз или рок-н-ролл, свидания у фонтанчиков или школьные вечеринки, скатанные чулки или длинные белые гольфы, хвостики или прически с пучком — это все определяло схожесть и целостность молодежи. К середине века старшие классы были признаны «обычным» опытом и большинство молодых людей (любого происхождения) выпускались из высшей школы, которая стала базовой стадией взросления в США. Это было «самым американским переживанием из всего, что приходит в голову», заключил в своей статье для Esquireв 1970 году Курт Воннегут.

Американским юношам и девушкам с их уникальным стилем в музыке и одежде также стали завидовать молодые люди во всем мире, писал Джон Сэвидж в книге «Тинейдж» 2007 года. Они воплощали не только жизненный этап, но и привилегированное положение — возможность не работать, право на поддержку во время долгого обучения, перспективу будущего успеха. Американское юношество грелось в лучах успеха своего общества, а для остального мира перспективы США олицетворяла молодежь. Ни государственным школам, ни американской молодежи невозможно было подражать где-то еще, потому что они покоились на уникальном процветании экономики США XX века и их растущей культурной мощи. Это было дорогостоящее предприятие, но его поддержали даже в худшие времена Великой депрессии. Но все окупилось за счет новых навыков населения, которое училось не на латинских и греческих текстах (что было повсеместной нормой в лицеях и гимназиях), а выпустилось из школ, где большинство значительно преуспело в изучении математики, английского и прикладной науки, чего было достаточно, чтобы создать необычайно грамотное и умелое поколение.



Прежде всего подростков за время пребывания в школе побуждали быть независимыми в учебе и в своем выборе, а это сочетание подпитывало творчество и невысказанное оптимистичное отношение к будущему. Средняя школа связала себя с ценностями независимости, которые американцы посчитали важными, при этом осторожно наблюдая за их порывами. Некоторые родители-иммигранты первое время сопротивлялись тому, что они воспринимали как потерю контроля над старшими детьми — и финансовому вкладу их детей, и их потенциальному отчуждению от родных культур, чему способствовала средняя школа, — но в конце концов американцы почти из всех слоев общества стали участвовать в этом. Средняя школа с ее сложной подростковой культурой была ключевым фактором, который помог второму поколению иммигрантов включиться в американскую общественную жизнь.

К последней трети XX века американские средние школы выпустили несколько поколений учеников и стали привычным жизненным опытом, который объединял семью. Родители оглядывались на собственную школьную жизнь, чтобы понять, чего ожидать от своих подросших детей. В момент, когда у подростков могли возникнуть особые проблемы, связанные с сексуальной жизнью, средние школы помогали родителям безопасно обойти эти отмели. Школа стала институтом опеки, который уберегал детей от улицы и держал их под присмотром медсестер, школьных психологов (и иногда профессиональных психиатров), а также тренеров и других наставников. Родители, включая иммигрантов, для которых опыт средней школы был непривычным, тоже научились общаться со своими иногда неуправляемыми тинейджерами. До 1970-х годов многие школы также следили за половой жизнью, исключая беременных девушек (и всех, подозреваемых в сексуальной активности) и тем самым устанавливая границы сексуальной жизни и нормы общественного приличия. Спонсируя балы и другие внеклассные мероприятия, школы также устанавливали нормы гендерной идентичности.

Если школа помогала родителям справляться со своими детьми-тинейджерами, то сверстники в школе помогали молодым людям справляться с родителями, так как появились поводы не приходить домой после школы или на выходных. Возникло множество законных способов сходить на свидания. Походы на спортивные матчи или музыкальные концерты, работа над газетой или в клубе позволяли проводить время с друзьями вне школы, оставляя родителей в полном спокойствии. Это было великолепной сделкой, тем, что, по убеждению психолога Эрика Эриксона, накладывало мораторий на взросление, пока молодой человек определяется, кем ему быть и во что верить. Они были одновременно зависимыми и независимыми, не детьми и не взрослыми. Эриксон взял те же качества, которые вдохновляли Холла и других создателей суда по делам несовершеннолетних и средних школ, и приклеил новый ярлык к поиску себя и восхищению, которое ассоциировалось с юностью. Это был «кризис идентичности», и родителей побуждали дать детям пространство, чтобы они могли с ним справиться.

Однако к концу XX века особая роль юности в американской культуре начала теряться. Из-за глобальной конкуренции навыки, полученные в школе, устарели, так как для работы стали требоваться документы о более высоком уровне образования. Преимуществу образования США и компетентности американских студентов бросили вызов, так как другие нации процветали и смогли предоставить своим детям образование, которое по международным оценкам часто превосходило американское. Новые иммигранты, которые стали массово прибывать в США в 1970-х, были менее интегрированы в школьную систему, поскольку в школах снова наблюдалась сегрегация и латиноамериканских мигрантов, например, отправляли в школы с плохой успеваемостью.

Средние школы, которые долго были гордостью американского образования и продуктом демократической культуры, утратили центральную социальную роль. Окончание школы, когда-то бывшее для большинства американцев последним шагом на дороге к работе и долгим стабильным отношениям, перерастающим в брак, больше не было значимой точкой на пути к зрелости. Оно больше не служило переходом во взрослую жизнь, не было предметом гордости для честолюбивой молодежи и создавало препятствия для тех, кто остался за бортом. Поступление в колледж стало необходимым элементом идентификации со средним классом, и процесс выхода из подросткового возраста стал еще сложнее для всех. Теперь учеба в колледже считалась крайне важной для экономического успеха, неудача в поступлении предвещала неполноценное будущее.



То, что необходимый период обучения расширился до 20 лет (а иногда даже до 30), серьезно ослабило связь между физиологическим (половым) созреванием и социальным опытом, которые были связаны в самой концепции юности. А активная половая жизнь, которую держали в узде во время школьной жизни и ограничивали свиданиями, теперь вторгается в жизнь подростков все раньше и раньше, в то время как брак откладывается. Юность больше не подходит для определения этой долгой отсрочки взрослой жизни. Она никогда не была ничем большим, чем промежуточной стадией, призванной выкупить мораторий на несколько лет. Американцы без особого успеха пытались выкрутиться и найти термин, подходящий для новой попытки отложить зрелость. Лучшее, что у них получилось, — «проступающая взрослость» Джеффри Арнетта.

Верхняя граница юности исчезла, нижняя тоже не осталась на месте. За XX век возраст полового созревания девочек стабильно снижался. В начале века оно происходило в середине подросткового периода, а к 70-м в среднем сдвинулось к возрасту 12.5 лет, причем многие девушки проходили через него еще раньше. В то же время из-за публично сексуализируемой культуры уже начинали волноваться даже родители восьмилетних детей, которые слишком рано могли попасть под влияние провокационных стилей одежды, музыкальных клипов и видеоигр.

В 90-е интернет отправил в небытие все предыдущие попытки защитить невинность детей от преждевременных знаний о взрослых делах. Попытки маркировать фильмы и музыку по возрасту (или переносить спорные телепередачи на более поздние часы) стали неактуальными, когда компьютеры, а позднее гаджеты, доступные в любой момент, открыли весь мир для взора детей. В 90-е (и это показатель их новой сексуальной автономии) у девочек появилась возможность с 14 лет делать аборт без согласия родителей. В XIX веке дети обитали в сказочной стране детства вместе с говорящими животными, добрыми волшебницами и гномами, населяющими ее волшебные королевства, сейчас умы детей могут быть наполнены антиутопичными фантазиями, полными секса и насилия.

Расширять защиту детства на более поздний возраст, как это было с юностью на протяжении бóльшей части XX века, сейчас нет смысла, поскольку само детство уже не так невинно, а защищать его стало сложнее. Также бессмысленным кажется защищать подростков от ответственности за определенные виды преступлений (связанные с их возрастом), что раньше пытался делать суд. Курение и игра в кости на улице были тревожными знаками буйной молодежи в начале XX века. Но к его концу и американцы, и весь мир видели, как тинейджеры убивают других тинейджеров, как это было в старшей школе «Колумбайн» в штате Колорадо.

Хотя мы все еще используем термин «юность», его культурное послание почти не считывается. Он больше не описывает период обучения, необходимый, чтобы стать взрослым человеком в XXI веке, равно как не отмечает рамки, отделяющие опыт детей от опыта тех, кто достиг пубертата. Для родителей юность — это сомнительный способ понять, как взрослеет их ребенок: они не могут четко связать сексуальный опыт молодого потомства со стабильным рождением детей в браке, равно как не могут предвидеть, позволит ли школьное образование их детям получить работу, которая их устроит, когда они станут взрослыми. Идея предварительного моратория, который можно снять, как только у тинейджера сформируется стабильная личность, возможна с натяжкой, поскольку личности тех, кому 20, а иногда и 30 лет, все еще нестабильны. Некоторые считали, что в задержке наступления зрелости виновата чрезмерная родительская опека, но, вне зависимости от ее конкретного влияния, путь к взрослой жизни стал более запутанным.

Пока что не было придумано эффективной замены того единства, которое составляла идея юности с двумя наиболее основательными демократическими институтами: общественной средней школой и судом по делам несовершеннолетних. Надежды, возложенные на юность (вера в то, что энергию молодых можно направить на пользу общества), испарились, и даже состоятельный средний класс беспокоится за будущее своих детей.

Хотя колледжи и университеты продлили образование, они все еще не желают вникать в жизнь учеников так же пристально, как средняя школа, во многом из-за того, что студенты колледжей считаются взрослыми людьми. В результате студенты в основном существуют сами по себе как в сексуальных, так и в социальных вопросах. Сексуальная революция 70-х отринула большинство правил, которые регулировали стандарты поведения (особенно для молодых женщин) в плане секса и алкоголя. Тем не менее в последние годы сотрудники колледжей начали заполнять этот пробел и предлагать практическую помощь, расширяя полномочия деканатов в ответ на громкие случаи пьянства и изнасилований в кампусах, которые стали достоянием общественности. В университетах понимают, что жизнь их студентов превращается в последнюю версию жизни в средней школе, и становятся более внимательными к жалобам родителей и представителей закона. Быть может, концепт «юность» можно будет растянуть, чтобы включить в него еще не выпустившихся студентов, ведь поступление в колледж становится частью взросления американской молодежи.

Термин «юность» соответствовал своему времени. Как установленная норма она влияла на большую часть молодых людей в возрасте 13–19 лет, их жизненный опыт взращивался в культуре средней школы, которая давала один и тот же опыт детям со всех концов США. Сейчас все большее количество молодых людей не вписываются в рамки юности, а институты XX века обветшали и устарели. Родители остались без интеллектуальных ресурсов, которые помогли бы понять, как их тинейджеры и 20-летние будут жить в будущем, которое так не похоже на то, что было у них. Без четких границ и конкретного содержания юность как осмысленный опыт уже на пути к исчезновению.

Источник.

— Мое оружие вошло между костями шеи и затылком настолько глубоко, что, несмотря на все усилия, я так и не смог его вытащить...
— Зашипев, я стал, как гадюка; отчаянное решение созрело во мне... Налетев на них, как бешеный бык, четверых или пятерых я тут же сбил с ног, беспрестанно размахивая ножом...
– Отдавшись в добычу гневу... схватил её за волосы и таскал по комнате, колотя ногами и кулаками, пока не устал...
— Я взялся за маленький колючий кинжальчик и, разорвав цепь наёмников, схватил его за грудь так быстро, и так ловко... Рванул к себе, чтоб нанести удар в лицо, но страх заставил его отвернуться, и кинжал вошёл пониже уха. Ударил всего два раза... Я не имел намерения его убивать, но, как известно: кто бьет, тот не рассчитывает!

— Да это же форменный бандит! — возмущённо воскликнут любители story, привстав с насиженного диванчика.
— Не нужно было нарываться, — сурово отрежут мужественные завсегдатаи политических баталий.
— Человек эпохи Возрождения, — подведут итог знатоки исторических коллизий и замшелых артефактов.

По сути, правы и те, и другие, и третьи. Бенвенуто Челлини — достойный сын своего времени: искусный ювелир, талантливый музыкант, гениальный скульптор, замечательный писатель, заносчивый грубиян, по необходимости вор, под настроение бабник, осужденный за содомию, мстительный убийца, отважный воин, клавший на патриотизм, нежный брат и заботливый сын — да мало ли кто ещё. Человек, всю жизнь разрывающийся между трепетным служением искусству и неистовым гневом своей порочной натуры. Титан Позднего Ренессанса, предтеча надвигающейся эпохи Барокко. Хвастун, мистификатор и плут.

Он родился в 1500, одновременно с новым столетием Чинквеченто, в ночь Дня Всех Святых, после 20 лет ожидания семьёй Челлини наследника. Став для них в одночасье Бенвенуто (желанным). Пересказывать его чудесную (в полном смысле этого слова) историю — дело неблагодарное: всё, что говорится о Бенвенуто Челлини, бледнеет в сравнении с тем, что Бенвенуто Челлини написал о себе сам. В его повествовании нет полутонов: вокруг или друзья, или враги; и сам герой, настолько талантлив и крут, что окружающим остаётся лишь восхищенно внимать, оплакивая собственное несовершенство. Почти 500 лет великого флорентийца пытаются уличить в излишнем бахвальстве, подтасовке фактами и нестыковках.

— Не так уж он и велик, — раздаётся хор критичных голосов, — а память о нём жива в веках, исключительно благодаря удачному пиару!

К XVI столетию изменилось само отношение художников к жизни. Плеяда блестящих мастеров Кваттроченто существовала просто и скромно, пока новый век не привнёс в жизнь богемы стремление к роскоши и излишествам. Нет такого каприза, который не исполнил бы Ватикан для своего любимца — Рафаэля Санти. И вот уже папство должно художнику из Урбино так много, что Лев X всерьёз подумывает рассчитаться с ним кардинальской шапкой.

Менее требовательный в быту Микеланджело не строит себе дворцов, подобно Рафаэлю или Браманте, ему достаточно скромной приставки к имени — «божественный». Каждый раз, когда покровительство очередного папы становится слишком назойливым, Буонаротти берёт тайм–аут. И Святой Престол униженно ждёт. Затягивание сроков становится нормой!

А этот случай с Тицианом, о которым многозначительно перешёптывается вся художественная братия Европы! Сам император Карл V поднял оброненную художником кисть со словами: «Услужить Тициану почётно даже императору!»

Карл жалует мэтру по 1000 золотых скудо за портрет. Тициан, известный своей скаредностью, строго следит за своевременностью оплаты. Конечно же, Бенвенуто, с его нереальным самомнением и болезненной гордостью, желает ну никак не меньшего!

Его кровожадный и неукротимый нрав вполне в духе времени, а мораль перекликается с текущими этическими нормами. Ловкий флорентийский чиновник, знаток истории и тонкий философ Никколо ди Бернардо де Макиавелли провозгласил иезуитский лозунг: «Цель оправдывает средства», тепло встреченный католическим миром. Стоит ли говорить, что большая часть тех добрых католиков не чуралась насилия, на фоне всеобщего падения нравов.Сам Макиавелли в восторге от хватки Чезаре Борджиа, практически опереточного злодея. Проспер Мериме писал в предисловии к «Хронике царствования Карла IX».

— В 1500 году убийство и отравление не внушали такого ужаса, как в наши дни. Дворянин предательски убивал своего недруга, ходатайствовал о помиловании и, испросив его, снова появлялся в обществе, причем никто и не думал от него отворачиваться. В иных случаях, если убийство совершалось из чувства правой мести, то об убийце говорили, как говорят теперь о самом порядочном человеке...

Едва ли малообразованный Челлини читал философские трактаты. Да и зачем: человек дела, привыкший работать руками, он не любил излишне нагружать голову, решая проблемы по мере их поступления. По жизни его ведут инстинкты: привычка огибать углы по широкой траектории и макиавеллевская вера в собственное предназначение. Не в этом ли универсальный секрет успеха?

Забавно, что облик Великого Гения, взысканного небом и обласканного сильными мира сего, сформирован его же новеллами. Свидетельств других очевидцев немного. Вазари, которого трудно заподозрить в симпатии, называет Челлини крупнейшим из итальянских скульпторов–академиков и ювелиром, не имеющим себе равных. Гордым, смелым, неистовым, режущим правду–матку в лицо! И тоже ссылается на его масштабную автобиографию — эдакий краеугольный камень в творчестве мастера.

К сожалению, большинство художественных работ флорентийца, описанных им столь трепетно и нежно, не сохранилось. И если талант скульптора Челлини представлен великолепным Персеем, в обрамлении когорты скульптур, бюстов и барельефов; то от наследия «короля ювелиров» осталась одна лишь фантастическая солонка Сальера, не считая пары медалей и чеканного оружия. Авторство остального, приписываемого ему творческого багажа, сомнительна. Невольно вспоминается бессмертное творение режиссера Уайлера с Питером О,Тулом, Одри Хепберн и Венерой Челлини, срисованной с бабушки главной героини...

Великое множество изящных вещиц затерялись во тьме веков похищенными, переплавленными и разобранными на составляющие. Что поделаешь: золото и камни — вечные ценности...

В нашей истории есть эпизод, как раз созвучный этой теме. 6 мая 1527 года испано–нидерландское войско Карла V, под предводительством коннетабля Бурбона, осадило Рим: император решил слегка придавить разжиревший Ватикан. Личную охрану понтифика из бравых швейцарцев покрошили прямо на ступенях дворца Сан–Марко: ватиканские гвардейцы до сих пор мрачнеют, принимая в этот день присягу. Челлини, совмещающий обязанности папского ювелира с ролью «главного стрелка по тарелочкам», стал подлинным героем противостояния. Метким выстрелом из любимой аркебузы он подстрелил зазевавшегося Бурбона, внеся в ряды наступающих сумятицу и уныние!

Однако командование имперцами перешло к принцу Оранскому, Рим был взят, защитники жестоко наказаны, город разграблен и залит кровью гражданского населения.
Лишь замок с ангелом на башне, древний римский мавзолей, укрывший всю верхушку Ватикана, продержался месяц до перемирия. А исправно пулявший сверху, подобно ангелу с небес, Бенвенуто умудрился ранить ещё и Оранского, навсегда оставив отметину на его лице. Поистине — Терминатор! По другой версии — родственник барона Мюнхаузена!

Тогда–то по приказу Климента VII все золотые изделия, скрытые в подвалах Замка Ангела, включая папские трёхрядные тиары, усыпанные каменьями, подверглись переплавке. Соорудив походный тигелёк и споро взявшись за дело, Челлини превратил груду сокровищ Святого Престола в удобные для транспортировки золотые болванки и отдельные камни. Думал ли мастер, что через 10 лет за эти самые камни он сядет в замок Святого Ангела уже в качестве арестанта? А большинство его собственных ювелирных шедевров повторит судьбу папских тиар.

На фрагмент главного и, пожалуй, самого важного дела его жизни — скульптуры Персея, украсившей Площадь Синьории во Флоренции. Появлению бронзового гиганта предшествовала очередная смена власти в непокорной республике. Прошло всего три года с момента, когда свирепые имперские ландскнехты самозабвенно шинковали папских гвардейцев на римской площади. И вот уже совместные силы папы Климента VII и императора Карла V под стенами родного города Микеланджело и Челлини. И если первый, забросив все дела, всецело отдаётся укреплению фортификационных сооружений, то второй, по тайному зову Климента, покидает ряды осаждённых. Его родина там, где есть заказы. 11–месячная осада завершается падением республики — во Флоренции вновь воцаряются Медичи, ближайшие родственники почтенного понтифика.

Бронзовый Персей призван затмить олицетворение Республики — мраморного Давида Буонаротти и стать символом новой власти великих флорентийских герцогов. Интересно, кого подразумевали под отрубленной головой Медузы: погибших защитников города, казнённых сограждан или саму, почившую в бозе, республику? К слову, мстительные Медичи покушались и на бесценную голову Микеланджело, но 55–летний скульптор успел покинуть Флоренцию до начала репрессий.

Немало драматических страниц посвятил Персею Челлини. Даже если отбросить присущие Бенвенуто опереточные страсти и тягу к преувеличению, процесс создания 5–метровой статуи впечатляет: тут и муки творчества, и видения свыше, и бестолковые помощники, и затаившиеся вредители, и внезапно подкравшаяся коварная болезнь, и чудесное исцеление, и революционная метода отлива, и две сотни оловянных домашних мисок и сосудов, своевременно спасших технологический процесс. 9 лет отделяют восковую модель от конечного результата. Как бы то ни было — он великолепен. Хотя искушённому зрителю видны подражания Микеланджело, которого Челлини боготворил, некая несоразмерность туловища и конечностей, вымученность неудобной позы и совсем уж незначительная голова внезапно симпатичной Горгоны. Маньеризм — что тут скажешь. Но в целом, однозначно, — шедевр! Особенно, если сравнивать Персея с работой заклятого врага Бенвенуто Баччо Бандинелли «Геркулес и Какус», стоящей поодаль. Вот уж где полный «какус»...

Факт, что горожане восторженно восприняли новый символ Флоренции, а мрачный тиран герцог Козимо I Медичи даже выплатил автору 3,000 скудо (против запрошенных 10 тыс.). В рассрочку. Ныне весь величественный ансамбль скульптур Донателло, Микеланджело и Челлини на Пьяцца делла Синьория заменён на копии.

Что можно почитать по теме:
1. Конечно же сам динамичный первоисточник.
2. Кому лень продираться сквозь поэтичный слог Чинквеченто — доступное современное прочтение.
3. ОчеркиАлексея Карапетовича Дживелегова — советского знатока эпохи Возрождения, доктора наук и блестящего переводчика.

Источник.

Не секрет, что в начале 70–х отношения стран соцлагеря и капиталистических держав были далеки от дружеских. В таких условиях визит ярого антикоммуниста Ричарда Никсона в Китай выглядел как нечто абсолютно невероятное, однако на удивление всего мирового сообщества президент принял приглашение Мао. Важность той поездки сложно переоценить — целью ее было в корне изменить баланс сил в холодной войне. Посему и подготовка к мероприятию была более чем серьезной. Было решено отправить американскую делегацию в количестве 100 человек для выбора точки приземления «борта номер один», планирования маршрута президента, анализа и оценки угроз безопасности и прочих мелочей.

Все шло по плану, кроме одной пикантной детали — у многих «пионеров» покрылись красной сыпью филейные части. Почесывание зудящего зада Никсоном в момент рукопожатия с Мао Цзэдуном несколько расходилось с рамками элементарных дипломатических приличий, поэтому проблему нужно было непременно решить. Причина нашлась достаточно быстро — сиденья для унитазов в гостинице, где принимали дорогих гостей, были изготовлены из японского лакового дерева. Уруси, сок этого дерева, будучи безопасным для азиатов, у европеоидов может вызывать сильнейшую аллергическую реакцию. Американские делегаты обозначили суть проблемы через подслушивающие устройства, установленные в номерах. А на следующий день по прибытии в отель обнаружили в своих номерах кружевные накладки для унитазов. Теперь президент мог лететь творить историю безо всякого риска для безопасности собственной задницы.

Источник.

У нее было много перлов, но больше всего меня впечатлил рассказ о брежневской конституции. Она что-то говорила о правах женщин, мол, партия старается создать им условия для воспитания детей и т.п. Речь шла о повышении отпусков по уходу за детьми и прочему. Но сказанная фраза была гораздо круче: «Главная задача партии — продлить сроки беременности советских женщин».

После нее народ уже заниматься был не в состоянии точно.

Источник.